Срочно нужен гробовщик [Сборник] - Дороти Сейерс

Увидев Кампьена, он поспешил встать со стола и протянул руку.

— Очень рад вас видеть, — сказал он тоном, не оставляющим сомнений, что действительно рад.

Участковый инспектор — полновластный хозяин своей территории, пока не случается что-нибудь из ряда вон выходящее. Тогда старший инспектор из Скотланд-Ярда может прислать ему подмогу по своему усмотрению. И каким бы прекрасным сыщиком участковый ни был, прикомандированный офицер становился его начальником. Кампьен в душе посочувствовал молодому Люку.

— Надеюсь, положение не такое уж скверное, — начал он дружелюбно. — Сколько на сегодняшний день у вас на руках убийств, подкинутых Палинодами?

Глаза-щелочки остро глянули на Кампьена, и тот увидел, что участковый инспектор явно не старше тридцати пяти — рекордный возраст для такой должности.

— Что будете пить? — спросил Люк и стукнул указательным пальцем по горбатому колокольчику на столе. — Отправим мамашу Чабб под этим предлогом вниз и поговорим без посторонних ушей.

Обслуживала их сама хозяйка, маленькая, подвижная, быстроглазая женщина с вежливым, чуть испуганным лицом и седыми букольками, аккуратно уложенными под сеткой.

Она кивнула Кампьену, потупив глаза, и, получив деньги, удалилась.

— Ну так вот, — начал Чарли Люк, моргнув. Его голос, сильный, богатый интонациями, звучал, пожалуй, немного провинциально. — Не знаю, что вам известно, и потому начну по порядку. Тревогу забил доктор Смит.

Кампьен не имел чести знать доктора Смита и вдруг воочию увидел его — фигура доктора, черты лица стали выступать в воображении, как портрет на бумаге под рукой художника.

— Довольно высокий старик, хотя не такой уж старик, конечно, пятьдесят пять лет. Женат на сущей мегере. Выходит из дому по утрам взвинченный, спешит к себе в приемную на этой же улице. Сгорбленный, как верблюд, взгляд загнанный, из воротника торчит длинная шея, голова покачивается — чисто черепаха. Штаны болтаются как на вешалке. А человек он добрый и совестливый. Звезд, правда, с неба не хватает, но врач хороший и безотказный. Старая закваска. Превыше всего дорожит профессиональной честью. И этот человек стал вдруг получать гнусные письма, которые здорово выбили его из колеи.

Чарли Люк говорил как по писаному, помогая себе жестами и даже телодвижениями. Помянув верблюда, он дугой выгнул спину; описывая шею, покачал головой. Его огромная физическая сила делала повествование особенно убедительным, он вбивал в слушателя факты, как молот вбивает сваи.

И Кампьен вдруг явственно почувствовал смятение, какое письма произвели в душе доктора. А младший Люк уже несся, как лавина, дальше.

— Я вам покажу целую стопку этой мерзости, — твердые, энергичные губы высекали слова, руки оглаживали их. — Содержание — обычная ругань. Писал, похоже, псих. И псих этот, скорее всего, женщина, причем весьма опытная в любовных делах и не такая уж невежественная, если судить по орфографии. Письма обвиняют доктора в том, что он якобы способствовал сокрытию убийства: старая дама Руфь Палинод не умерла своей смертью, она была убита, похоронена — и концы в воду. А виноват в этом доктор Смит. Сначала доктор старался не придавать письмам значения. Но однажды ему пришло в голову, что ведь, верно, и его пациенты получают такие же. Случайно услышанное на улице слово стало обретать зловещий смысл. Доктор задумался. Перебрал в уме симптомы, сведшие старуху в могилу, и вдруг испугался до смерти. Поделился со своей женой, та стала еще больше мучить его. У бедняги не выдержали нервы, и он обратился к своему собрату по профессии, тот посоветовал пойти к нам. Смит последовал совету, и дело попало ко мне.

«Боже мой, — сказал он мне, — а ведь мышьяк-то нельзя исключить. Но мне в голову не могло прийти, что возможно отравление». «Не волнуйтесь так, доктор, — успокаивал я его. — Наверняка это грязный розыгрыш. У этих писем есть автор. Мы его найдем, и все встанет на свои места». Между прочим, я отсюда иду на Эйпрон-стрит.

— И я с вами, — отозвался Кампьен, стараясь не показывать все растущий интерес. — Дом Палинодов ведь на этой улице?

— Да, только надо сначала описать вам ее в общих чертах. Это скорее не улица, а переулок. По обеим сторонам магазины. На одном конце — старая часовня, в ней интеллектуальный театр «Феспид»[99], безобидное заведение; на другом «Портминстерская ложа» — дом Палинодов. Улица, как и весь этот район, за тридцать лет заметно одряхлела, и вместе с ней интересующий нас дом. Он принадлежит сейчас приятной старой даме, бывшей актрисе варьете, а ныне содержательнице пансиона. Дом был заложен, срок закладной истек, и ей его отдали. Ее собственный дом разрушила бомба. Захватив с собой нескольких постояльцев, она и переехала сюда. Палиноды достались ей вместе с домом.

— Мисс Роупер моя давняя приятельница.

— Вот оно что! — яркие щелочки глаз Люка превратились в два вытянутых ромба. — Тогда ответьте мне на один вопрос. А она не могла написать эти письма?

Брови у Кампьена полезли выше очков.

— Я ее так близко не знаю и не могу сказать наверняка, — мягко проговорил он. — Но думается, она не из тех, кто забывает подписываться.

— И у меня создалось то же впечатление. Мне, знаете ли, она понравилась, — Люк говорил совершенно серьезно. — Хотя всякое может быть. Женщина одинокая, лучшие деньки позади. Нелегкая, унизительная работа, ненависть к этим нищим господам. Возможно, они ее поедом едят: их старое гнездо на глазах разрушается, а ей и горя мало. — Люк немного помолчал и продолжил с горячностью: — Не думайте, я не ставлю ей это лыко в строку. У каждого человека на дне души своя муть. И жизнь иногда так повернется, что муть эта может выйти наружу. Я ни в чем не подозреваю нашу увядшую розочку, просто все приходится проверять. Может, она хочет избавиться от них всех скопом и придумала такой способ. А может, влюбилась в доктора Смита и решила помучить его. Хотя, конечно, для шашней возраст уже не тот.

— А кто еще мог бы?

— Писать эти письма? Несколько человек наберется. Да любой из пациентов. После очередной головомойки дома он какое-то время просто не в себе, а клиенты его — люди больные, нервные. Но если мы сейчас станем перебирать возможные варианты, просидим здесь всю ночь. Пейте, сэр. Я буквально в двух словах остановлюсь на других обитателях. На углу, против театра, бакалейная лавка, торгующая и скобяным товаром. Ее хозяин переехал из провинции в Лондон пятьдесят лет назад. Торгует он, как будто это фактория на краю света. Кредит неограничен, вследствие чего, конечно, бывают неприятности. Сыр лежит рядом с керосином, ну и все такое. Палинодов знает всю жизнь. Старый профессор помог ему начать дело; он^помнит добро, и, если бы не он, кое-кто из Палинодов в конце квартала клал бы зубы на полку.

— Рядом с бакалейной лавкой угольщик. Он здесь недавно. Затем приемная доктора Смита. Его сосед — зеленщик. Этот вне подозрений. У него куча детей, и все дочери. Напудренные, накрашенные, а под ногтями чернозем. Дальше аптекарь.

Чарли Люк явно старался говорить тише, но перегородки все равно дрожали от его зычного голоса. Наступившая вдруг тишина бальзамом пролилась на уши Кампьена.

— Аптекарь может представлять интерес? — спросил он — рассказ инспектора становился все занятнее.

— Еще какой! Хоть сейчас на экран кино. Аптека у него — не аптека, а кунсткамера. Чего в ней только нет! Слыхали когда-нибудь о таком снадобье: «Лекарство от кашля и живота. Бабушкин яблочный сад»? Разумеется, нет. А ваш дед принимал его утром, в обед и вечером. Так вы и его найдете у папаши Уайлда, и даже в той самой упаковке. А сколько там выдвижных ящичков со всякой гадостью! А запахи! Как в спальне у больной старухи. И среди всего этого сам папаша Уайлд, волосы крашеные и тугие-претугие воротнички, — Люк натужно задрал подбородок и выпучил глаза. — Узкий черный галстук, полосатые брюки. Когда старый Джоуи и Джес Пузо выкапывали мисс Руфь Палинод, а мы стояли вокруг и угрюмо ждали, пока сэр Доберман наполнял свои вонючие банки, признаюсь, я вдруг вспомнил папашу Уайлда. Не хочу сказать, что именно он отправил старуху на тот свет, если все-таки ее кто-то туда отправил. Но держу пари, зелье взято из его кладовых.

— Когда будет готов анализ?

— Уже есть предварительные результаты. Окончательный ответ получим поздно вечером. Скорее всего, к полуночи. Если будет обнаружен яд, тут же разбудим гробовщиков и выроем брата. У меня уже есть ордер на эксгумацию. Отвратительное это дело — кости, смрад, бр-р!

Он затряс головой, как вымокший под дождем пес, и отпил из бокала.

— Старший брат? Самый старший из детей профессора Палинода?

— Да, Эдвард Палинод, умер в возрасте шестидесяти лет в марте этого года. Значит, семь месяцев назад. Надеюсь, он еще не совсем разложился. Кладбище у нас старое, сырое, давно пора закрыть.